Светлая майская ночь прошла спокойно. Как бывает в эту пору в северных краях, настоящей темноты и не было. Просто на малое время наступили сумерки, а высоко в небе розовели облака. То ли на закате, то ли на восходе.

Хозяин вернулся на карбас очень довольным и в меру покрасневшим. Ступал твердо, но шедших рядом с ним двух гренадеров то и дело шатало из стороны в сторону.

— Слава Богу, все уладили с этим прохвостом! — произнес он, взойдя на карбас. — У вас все благополучно? Соловей вернулся? Эх, чтоб его! Неужели придется за ним посылать!

Но кум Яков порядок знал и своего гостя доставил вовремя. Карбас отвалил, когда на местной кирхе зазвонили к утренней службе. Колокол ее звучал слабо, с дребезжанием, и не было в нем ни величавой силы, ни благостной плавности. Звук его не парил над всей округой, а, казалось, затухал на опушке ближайшего леса.

— Во, бренчат, как на треснувшем горшке! — бросил Соловей. — Вот у нас, когда звонят на святой Софии или Знаменском соборе, так душа ликует! А от этого мяуканья только слезы текут. Истинно — вера немецкая окаянная, только в соблазн вгоняет!

— Это гонобольное вино слезу у тебя вышибает, — заметил кто-то.

— Берись за весло, богомолец! — приказал кормщик Денис.

— Эх, ты сизый гоноболь, ягода-дуриха! Веселит молодца, прогоняет лихо! — не унимался Соловей. Он все еще не пришел в себя после угощения у кума. Сейчас, польщенный вниманием, вошел в раж и гнусаво запел всем известную молитву на кабацкий манер: — «Святый хмель, святый крепкий, святый бессмертный, освети всех пьющих, помилуй нас пьяных»…

— Не смей богохульничать на судне! — грозно прикрикнул Денис. — Не гневи морского царя!

Дед Кондрат быстро шагнул к певцу и отвесил звонкую затрещину.

— Над чужой верой не глумись! Святую Русь и православие не позорь! Выбрался охальник за рубежи и тут же распоясался! Ну-ка, молодцы, зачерпните невской водицы со льдом, да охладите дурака!

— Ой, помилуйте, братцы-товарищи! Батюшка, прости меня глупого! — вопил Соловей, пока на него выливали ушат за ушатом. Но когда наказание закончилось, он отряхнулся и обиженно произнес: — Что вы на меня напустились, я же порядок понимаю и сам строгость люблю. Дома ничего такого и быть не могло. Но сейчас-то мы на чужой стороне!

— Ну ты и есть дурак! Бог един, а это наша исконная земля, — наставительно произнес дед Кондрат. — Только сейчас она под чужой властью. Смотри!

За поворотом Невы открылась широкая водная гладь. Речные рукава ушли вправо, а главное русло повернуло влево и, казалось, отодвинуло в стороны низкие поросшие лесом острова. В иных местах вешняя вода затопила низины, и захватывало дух от вида такого могучего простора. В ясном утреннем небе кое-где над прибрежными лесами поднимались дымки.

— Смотри! — повторил хозяин карбаса. — Вот она, Вольская пятина Великого Новгорода. Здесь лежит начало пути из варяг в греки и испокон века живут чухонские племена и русские люди. Все они давно перемешались, торгуют и рыбачат, свои деревни называют на наш лад. Там вот дымит Калинкина деревня, а там Ульянка. На развилке русла лежит Васильев остров. На нем еще триста лет назад новгородский посадник Василий Селезень поставил свой двор. В невском устье островов и проток не сосчитать, на них раньше стояли наши дозорные, а в последнюю войну со шведами [10] сражалась судовая рать из стрельцов и донских казаков. На своих легких лодках они врага от Невы отогнали, но в открытое море не выходили. Там хозяйничали многопушечные шведские корабли.

Как-то неожиданно речное устье расширилось и берега отошли в серую дымку на самый край горизонта. Потянул свежий ветер, и по воде побежала мелкая волна, запенились белые гребешки. Денис распорядился поставить мачту и поднять парус. Карбас пошел ходко, чуть накренившись на левый борт, под его острым носом закипели буруны.

Началась качка, вначале Ивану показалось, что он вновь на родном дворе, вернулось детство, он весело взлетает вверх-вниз на качелях. Но вскоре такое мерное колыхание и однообразный вид пенистых волн вызвали какое-то помутнение в глазах, заломило в висках, прошиб холодный пот, а к горлу подступил комок.

— Держись, парень, не поддавайся морской болезни, — посоветовал Денис, заметивший состояние Ивана. — Эй, Соловей! Повесели товарищей! Спой песню морецкую!

Неунывающий певец откликнулся сразу. Лихо тряхнул кудрями и звонко запел:

Глава 4

Карбас резво бежал на закат, и из моря начал медленно вырастать горбатый бугор со щетиной сосен. Денис что-то негромко сказал деду Кондрату и тот кивнул. Но, словно о чем-то сожалея, недовольно заворчал и перекрестился. По знаку кормщика один из мореходов вынес из казенки кусок вяленого мяса и баклажку с пивом и, когда поравнялись с островом, бросил их в воду.

— Батюшка Гогланд, прими наш дар? Дай чистый путь! — громко произнес Денис. Перехватив удивленный взгляд Ивана, он строго сказал: — Это древний обычай. Все мореходы подносят подарки водному владыке, греха в том нет. Николе Морскому и другим святителям мы в церкви молимся, а когда вернемся домой, благодарственную службу отстоим… А ты, чем без дела по сторонам глазеть, учись узлы вязать. Должен уметь это делать с закрытыми глазами!

В молодые годы кормщик ходил «зуйком» [11] на Новою Землю, потом побывал в Копенгагене и Амстердаме — главном городе Голанских статов. Он как начнет рассказывать про океан-море синее и разные немецкие, аглицкие и гишпанские земли, и даже про бусурманское царство мавров — так и заслушаешься! Ивана хвалит за старание и любознательность, объясняет о ветрах, течениях и корабельных снастях. Доволен, что тот не поддается морской болезни и советует стать мореходом.

На этот раз долго заниматься снастями не пришлось. Из-за Гогланда показался сторожевой корабль под шведским флагом. Высокие мачты опутаны снастями и несут горы белоснежных парусов, вдоль бортов стоят грозные пушки, на палубе столпились суровые усачи. Протрубили в блестящий рожок, велели опустить на карбасе парус и подойти ближе. Строго спросили, куда держите путь? Есть ли разрешение шведских властей?

На корме, изукрашенной вырезанными из дерева мужиками и девками, все почти нагишом и раззолочены, распахнулось окошко и в нем появился красноносый человек в сбитом набок парике.

— Эй, московиты! Вы турок победили или все еще мастерите кораблики на сухом берегу?

— Его царское величество повелел строить флот под Воронежем, в том тайны нет, — с достоинством ответил Денис. — А турецкая крепость Азов уже сдалась, и боевые корабли под российским флагом ходят в Черном море!

— Ха! Да вам и с турками воевать не под силу. Царь Петр со своим посольством уже направился в Европу за помощью. По дороге хотел тайно пробраться в Ригу, но наш губернатор Дольберг его в крепость не пустил. Пригрозил арестовать все московское посольство как шпионов! Ладно, плывите на своем корыте!

В ответ на такое поношение государевой чести на карбасе промолчали. Чужие пушки глядят в упор, а пальнуть этому наглецу ничего не стоит. Соловей открыл было рот, но кормщик показал ему кулак — молчи, сила не на нашей стороне. А вот на корабле многие поняли русскую речь своего начальника, радостно загоготали.

— Верно, господин капитан! Мы не турки!

— Балтика — шведское море!

— Пусть московиты сидят на берегу и собирают клюкву!

Когда карбас отошел на дальнее расстояние, первым нарушил молчание дед Кондрат.