— А что там? — Иван указал на узкий остров слева по борту. Большая его часть поросла соснами, но на восточной оконечности сгрудились невысокие дома и амбары, поднимались копры для забивки свай. За причальной стенкой виднелись мачты кораблей.

— Это и есть остров Котлин. На нем строится военный порт и крепость Кронштадт с казармами и складами. Вон «англичане» уже пришли за довольствием.

— Кого вы так называете?

— Фрегаты, что по указу государя закуплены в Англии. «Портсмут», «Оксфорд» и другие. Ходоки славные, поставили на них дальнобойные пушки, и теперь с ними шведы опасаются встречаться.

— Что, наши хуже?

— Которые новой постройки, иностранным ни в чем не уступают. Пленные шведы жаловались, что российские крейсера неделями не пропускают в их порты ни одного торгового судна… Вы, Иван Петрович, вон куда взгляните!

За прошедшие годы топкие, поросшие осокой и чахлым кустарником, берега мало изменились. Разве что поредели уходящие за горизонт леса. Но теперь над устьем Невы, в прохладном утреннем воздухе, поднимались и сливались в обширное облако бесчисленные дымы печей и костров. Высоко в небо уходил шпиль Адмиралтейства, на берегах стояли похожие друг на друга казенные здания и красовались дворцы с колоннами и статуями. С берега донесся пушечный выстрел, сигнал к началу трудового дня. Сразу же множество людей засуетились у строящихся причалов. Донеслись слова команд, стук топоров, визг пил. На Неве двинулись мелкие суда. «Надежда» встала на якорь ниже Адмиралтейства. Все оно, вместе со складами и слипами, на которых возвышались корпуса строящихся кораблей, было окружено рвами и бастионами, а окрестности расчищены от кустарников и строений на пушечный выстрел. Настоящая крепость, к которой не подступишься и с суши!

Андрей Артамонович встретил Ивана в низкой комнатке, тесно заставленной грубо сколоченными столами и стульями, заваленной книгами. Украшал ее только огромный дубовый буфет с массивной доской черного мрамора, фигурами львов и резными гирляндами из битой дичи и фруктов. Хозяин, заметно постаревший, с сединой на висках, приветливо улыбнулся, спросил о здоровье. Вспомнил прошлое и на какую-то минуту расчувствовался, но потом поспешил вновь принять строгий вид.

Понимая, что на родной земле следует отказаться от многих чужеземных привычек и самому не напоминать начальству о былом, Иван низко поклонился. Но за дворянство и офицерский чин поблагодарил от всей души.

— Ты удостоен монаршей милости за верную службу Отечеству, — торжественно произнес сенатор. Он еще раз пристально взглянул на Ивана и добавил. — Если не возгордишься и дальше проявишь старание и служебное рвение, то заслужишь новые награды.

— Не пощажу своего живота, исполню долг верноподданного. Если по незнанию что сделаю или скажу не так, прошу ваше превосходительство не гневаться. Окажите милость, дайте правильные наставления. Буду благодарен от всей души. Нижайше кланяюсь вам за добрые слова, что сказали моей матушке в Новгороде.

— Ты доверие заслужил, — лицо сенатора смягчилось. — Помнишь, когда-то в Лондоне я напомнил тебе слова нашего государя Петра Алексеевича — «Небываемое — бывает!» Теперь ты в офицерском чине, будешь служить под моим началом в Морской академии. В ней три сотни недорослей из дворян и других сословий обучаются математике, географии, артиллерийскому и корабельному делу и другим наукам. Некоторые переведены из Навигационной школы, которая размещается в Москве в Сухаревой башне. Все они числятся гардемаринами, летом проходят практику на кораблях Балтийского флота, зимой учатся в классах. Дисциплина у нас строгая — за прогулы занятий каторга, за побег — смертная казнь!

— Море незнаек не терпит и порядок на корабле святое дело. Это молодые должны запомнить с первых же дней.

— Через пять лет гардемарины держат экзамены на офицерский чин. Самых способных посылаем на стажировку в Англию или Голландию.

— Они языки знают?

— Учат. Ты, Иван Петрович, встретишься с теми молодцами, которых посылаем за границу. Расскажешь, что их ожидает, дашь дельный совет.

— Понял, ваше превосходительство!

— Хорошо, лейтенант. Так меня величай на людях, при своих же обращайся по-старому. Ну, а сейчас отметим твое возвращение на родную землю.

Андрей Артамонович звякнул в колокольчик, и быстроглазый служитель расставил необходимое на мраморной доске буфета.

— Богатая вещь, Андрей Артамонович, — промолвил Иван, понявший, что теперь можно поговорить и не о служебных делах. — Резной дуб. Англичане такую мебель очень уважают.

— Мой домишко еще строится на набережной, пока живем по-походному. А буфет взяли из дома бургомистра Ниеншанца.

— Еще цел городок?

— Эта крепостица мала, для российской столицы непригодна. Все полезное оттуда забрали, валы взорвали, когда испытывали новые мины. Государь выбрал место для новой крепости на Заячьем острове. С него все протоки Невы просматриваются и простреливаются. Место для торгового порта в полной безопасности. Ну ты и сам скоро все увидишь. Господин Иван Леонов все тебе покажет. Помнишь этого тверского дворянина?

— Так точно. Последний раз виделись в Копенгагене. Он сопровождал голландского мастера Шмидта с женой.

— А знаешь, как отличился наш синеглазый красавец? — Андрей Артамонович весело подмигнул. — Упрямый старик из нас всю душу вымотал, ни за что не хотел раскрыть все секреты изготовления новых порохов. Да еще часто болел и не мог работать. Но выручала жена, мадам Валентина. Он только ее одну допускал к своей химии. Вот к ней-то наш Ваня и подступился с учтивой галантностью.

— Видел ее. Дама интересная, — усмехнулся Иван.

— Тут Шмитдт и помер, а наш красавец начал всячески обхаживать молодую вдову. Так что она согласилась продолжать работу за годовое жалование в 780 рублей.

— Ого, хорошее жалование!

— Мадам Валентина получила чин «пороховой мастерицы», кормовые и все права, положенные на государственной службе. А потом Ваня уговорил ее принять на обучение российских мастеров. Та упираться не стала, и теперь они самостоятельно действуют на Охтенском пороховом заводе. А подмастерье Афанасий Иванов своим умом голландский способ улучшил и стал не только молоть небывалые по силе пороха, но и переделывать старые. Государь был очень доволен, когда узнал об этом.

— Молодец, Ваня! Не зря комплименты говорил.

— Ты, Иван, по Санкт-Петербургу гуляй, но помни, что сегодня вечером в доме адмирала Апраксина ассамблея. На ней будет государь. Полагаю, он захочет на тебя взглянуть. Говорил о тебе, так что не подведи. Будут там разные достойные люди, но также мои завистники и добровольные наушники и осведомители. Поэтому о деле царевиче Алексея не забывай [72] . Из-за него некоторые болтуны пострадали. Будет много хмельного, так что пей, но дело разумей.

— Все понял, Андрей Артамонович. Не подведу.

— Да оденься поскромнее. Лучше всего явись в этом мундире. Государь сам одевается просто, пышных нарядов не любит. Ты-то, небось, привез заграничные?

— Есть кафтан английского сукна и другое кое-что по мелочи.

— Это оденешь, когда поскачешь к матушке в Новгород. Тебе положен отпуск. Да не забудь взять подорожную. Без такой бумаги покидать наш город никому не велено.

Глава 75

На пристани Ивана уже поджидал старый знакомый — синеглазый тверской дворянин Иван Леонов. Обнялись, расцеловались и отправились на прогулку по новой российской столице.

Шли под парусом на небольшом юрком ботике вверх по Неве. Обходили стоявшие на якоре суда, расходились со встречными баржами, лодками и другими мелкими посудинками. Правил ботиком матрос в форменном кафтане серого сукна, широкополой шляпе, синих чулках и башмаках. Все почти такое же, какое носят в голландском военном флоте.

— Приказано показать тебе город, объяснить, что полагается, а потом доставить в Морскую слободу, — услышал Иван. — После Полтавской победы столица строится быстро, сразу на всех островах. Можешь заблудиться на новых улицах и слободках.